Распад СССР оказался для народов не просто «потрясением» или даже «катастрофой», а трудноизлечимой, почти смертельной травмой. Надежды на свободу, инициативу, повышение уровня жизни, осаживание номенклатурных бонз — все они оказались связаны с перестройкой и либеральными реформами, то есть с людоедским планом элит по присвоению советского богатства и приобщению к жизни западного высшего общества. В итоге за пределами узких либеральных кругов, утверждающих, что Россия или иная страна пост-СССР просто немного «не дотянула» до «здорового капитализма», и потому ей нужны ещё перемены, — у нас прочно утвердилась мечта о стабильности.
Понятно, что нужно было срочно прекратить разграбление и мошенничество (вроде пирамиды ГКО), убрать совсем одиозные фигуры (не Чубайса, так хоть Ельцина — пусть и с обширными гарантиями безопасности), приподнять статус России в глазах обнаглевших иностранных «партнёров». Но то, что идеология «стабильности» и «национального единства» жива до сих пор, показывает, что речь шла о чём-то большем, о принципиальной народной установке. Раз «перемены» всегда к худшему, раз «всё схвачено», раз интеллигенция предаёт, раз Россию «не спас» ни социализм, ни капитализм — значит, нужно, чтобы хоть не стало хуже!
Мы либо пытались «уйти» из политики, считая её грязным делом, — пусть «сверху» крадут и делят, лишь бы нас не трогали и не ломали то, что ещё работает. Либо заходили в неё по минимуму, по крайней нужде, просто чтобы «защититься»: отстоять образование, медицину, традиционные ценности, детский сад, библиотеку и т. п. Поскольку «лихие 90-е» наглядно показали, что народ слаб, дезориентирован и не организован, а элита — всесильна и вечна, то мы постоянно ожидаем защиты и спасения «сверху»: от государства или, что «реалистичнее», от конкретного лидера. И «путинская стабильность», и новый сталинизм, и национализм, и монархизм, и даже вера либералов в мифических «компетентных экспертов» — всё это основано на массовом неверии в себя и мечте о том, что можно просто один раз избрать хорошего лидера и отойти в сторону. А дальше он-то уж сделает так, чтобы не становилось хуже. У интеллигенции и оппозиционных политиков это проявляется в навязчивом стремлении «воздействовать на элиту» (ну хотя бы на её детей, советников, приказчиков…) или «спасти президента».
К сожалению, стабильность — опаснейший миф в политике и вообще в жизни общества. Социум либо развивается, либо деградирует; направление этих изменений — всегда результат борьбы классов, слоёв, групп. «Стабильность» если и возникает, то только как временное равновесие сил сторон. То, что переживаем мы сейчас, правильнее было бы назвать, вслед за философом Ноамом Хомским, «односторонней классовой борьбой». Конечно, она по-своему «стабильна» — ведь никто не способен бросить серьёзный вызов элите (что не исключает внутриэлитных конфликтов, на которые тщетно надеются многие оппозиционеры). Но это стабильность соскальзывания вниз: урезание социалки, постоянные угрозы приватизации, протаскивание пакетами непонятных законов, цензура (только не против «своих» из Минкультуры или Фонда кино), регулярные поражения общественных активистов и инициативных групп…
...
Однако реальность пробивается через активное обсуждение вопиющего неравенства, роста прекариата (фактически — повсеместного ухудшения условий труда, увеличения рабочего времени, урезания зарплаты и социальных гарантий), проектов вроде безусловного базового дохода. Исследователи всё чаще приходят к мысли, что падение профсоюзов и социал-демократических партий к концу ХХ века связано не с пассивностью народа, а с изменением рынка труда и необходимостью новых, более гибких форм объединения (вкупе с разочарованием в старом типе руководства и жаждой прямого участия).
...
Момент требует самоорганизации, активности, голоса. Пусть мы начнём с бытовых и экономических проблем, с гражданского освоения интернета, с объединения творческих работников и не имеющих постоянной занятости. Вопреки разочарованию, отчаянию и бессилию — сейчас самое время начать. Экономика в упадке, политика неопределенна. Кто способен решить эти проблемы? История даёт однозначный ответ: мы, и никто другой. |
А вот те кто в день или в час столько получают - те да! 
